Жил-был некоторый купец, весьма богат: имел при себе сына на возрасте. Вскоре купец помер. Оставался сын с матерью, стал торговать, и пошли его дела худо: ни в чем-то ему счастья не было, что отец три года наживал, то он в три дня терял, совсем проторговался, только и осталось от всего богатства
— один старый дом. Знать уж такой бездольный уродился!Видит добрый молодец, что жить и питаться стало нечем, сел под окном на лавочке, расчесал буйну голову и думает:
— Чем мне кормить будет свою голову и родную матушку?
Посидел немного и стал просить у матери благословения.
— Пойду,
— говорит,
— наймусь к богатому мужику в казаки (батраки).
Купчиха его отпустила.
Вот он пошел и нанялся к богатому мужику
— на все лето порядился за пятьдесят рублев, стал работать
— охоты хоть много, да ничего не умеет: что топоров, что кос приломал, привел хозяина в убыток рублев на тридцать. Мужик насилу додержал его до половины лета и отказал. Пришел добрый молодец домой, сел на лавочку под окошечко, расчесал буйну головушку и горько заплакал:
— Чем же мне кормить будет свою голову и матушкину?
Мать спрашивает:
— О чем, дитя мое, плачешь?
— Как мне не плакать, матушка, коли нет ни в чем счастья? Дай мне благословение, пойду, где-нибудь в пастухи наймусь.
Мать отпустила его.
Вот он нанялся в одной деревне стадо пасти и рядился на лето за сто рублев, не дожил и до половины лета, а уж больше десятка коров растерял, и тут ему отказали. Пришел опять домой, сел на лавочку под окошечко, расчесал буйну головушку и заплакал горько, поплакал-поплакал и стал просить у матери благословения.
— Пойду,
— говорит,
— куда голова понесет!
Мать насушила ему сухарей, наклала в мешок и благословила сына идти на все четыре стороны. Он взял мешок и пошел
— куда глаза глядят, близко ли, далеко ли
— дошел до другого царства. Увидал его царь той земли и стал спрашивать:
— Откуда и куда путь держишь?
— Иду работы искать, все равно
— какая б ни попалася, за всякую рад взяться.
— Наймись у меня на винном заводе работать, твое дело будет дрова таскать да под котлы подкладывать.
Купеческий сын и тому рад и срядился с царем за полтораста рублев в год. До половины года не дожил, а почти весь завод сжег. Призвал его царь к себе и стал допытываться:
— Как это сделалось, что у тебя завод сгорел?
Купеческий сын рассказал, как прожил он отцовское имение и как ни в чем таки ему счастья нет:
— Где ни наймусь, дальше половины срока не удается мне выжить!
Царь пожалел его, не стал за вину наказывать, назвал его Бездольным, велел приложить ему в самый лоб печать, ни подати, ни пошлины с него не спрашивать, и куда бы он ни явился
— накормить его, напоить, на ночлег пустить, но больше одних суток нигде не держать. Тотчас по царскому приказу приложили купеческому сыну печать ко лбу, отпустил его царь.
— Ступай,
— говорит,
— куда знаешь! Никто тебя не захватит, ничего с тебя не спросят, а сыт будешь.
Пошел Бездольный путем-дорогою, куда ни явится
— никто у него ни билета, ни пашпорта не спрашивает, напоят, накормят, дадут ночь переночевать, а наутро со двора в шею гонят.
Долго ли, коротко ли бродил он по белу свету, случилось ему в темный лес зайти, в том лесу избушка стоит, в избушке старуха живет. Приходит к старухе, она его накормила-напоила и добру научила:
— Ступай-ка ты по этой дорожке, дойдешь до синя моря
— увидишь большой дом, зайди в него и сделай вот так-то и так-то.
По сказанному, как по писаному, пустился купеческий сын по той дорожке, добрался до синя моря, увидал славный большой дом, входит в переднюю комнату
— в той комнате стол накрыт, на столе краюха белого хлеба лежит. Он взял нож, отрезал ломоть хлеба и закусил немножко, потом взлез на печь, заклался дровами, сидит
— вечера дожидается.
Только вечереть стало
— приходят туда тридцать три девицы, родные сестрицы, все в один рост, все в одинаковых платьях и все равно хороши. Большая сестра впереди выступает, на краюху поглядывает.
— Кажись,
— говорит,
— здесь русский дух побывал?
А меньшая назади отзывается:
— Что ты, сестрица! Это мы по Руси ходили да русского духу и нахватались.
Сели девицы за стол, поужинали, побеседовали и разошлись по разным покоям, в передней комнате осталась одна меньшая, тотчас она разделась, легла на постель и уснула крепким сном. Тем временем унес у нее добрый молодец платье.
Рано поутру встала девица, ищет
— во что бы одеться: и туда и сюда бросится
— нет нигде платья. Прочие сестры уж давно оделись, обернулись голубками и улетели на сине море, а ее одну покинули. Говорит она громким голосом:
— Кто взял мое платье, отзовись, не бойся! Если ты старый старичок
— будь мой дедушка, если старая старушка
— будь моя бабушка, если пожилой мужичок
— будь мой дядюшка, если пожилая женщина
— будь моя тетушка, если же молодой молодец
— будь мой суженый.
Купеческий сын, слез с печки и подал ей платье, она тотчас оделась, взяла его за руку, поцеловала в уста и промолвила:
— Ну, сердечный друг! Не время нам здесь сидеть, пора в путь-дорогу собираться, своим домком заводиться.
Дала ему сумку на плечи, себе другую взяла и повела к погребу, отворила двери
— погреб был битком набит медными деньгами. Бездольный обрадовался и ну загребать деньги пригоршнями да в сумку класть. Красная девица рассмеялась, выхватила сумку, вывалила все деньги вон и затворила погреб. Он на нее покосился:
— Зачем назад выбросила? Нам бы это пригодилося.
— Это что за деньги! Станем искать получше.
Привела его к другому погребу, отворила двери
— погреб был сполна серебром навален. Бездольный пуще прежнего обрадовался, давай хватать деньги да в сумку класть, а девица опять смеется:
— Это что за деньги! Пойдем, поищем чего получше.
Привела его к третьему погребу
— весь золотом да жемчугом навален:
— Вот это так деньги, бери, накладывай обе сумки.
Набрали они золота и жемчуга и пошли в путь-дорогу.
Близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли
— скоро сказка сказывается, не скоро дело деется
— приходят в то самое царство, где купеческий сын на заводе жил, вино курил. Царь его узнал:
— Ах, да это ты, Бездольный! Никак ты женился, ишь какую красавицу за себя выискал! Ну, коли хочешь
— живи теперь в моем царстве.
Купеческий сын стал с своей женой советоваться, она ему говорит:
— На честь не гребись, с чести не вались! Нам все равно
— где ни жить, пожалуй, и здесь останемся.
Вот они и остались жить в этом царстве, завелись домком и зажили ладком.
Прошло немного времени, позавидовал их житью-бытью ближний царский воевода, пошел к старой колдунье и говорит ей:
— Послушай, бабка! Научи, как бы извести мне купеческого сына, называется он Бездольным, а живет вдвое богаче меня, и царь его жалует больше бояр и думных людей, и жена у него красота ненаглядная.
— Ну что ж! Пособить этому делу можно: ступай к самому царю и оговори перед ним Бездольного: так и так, дескать, обещается он сходить в город Ничто, принести неведомо что.
Ближний воевода
— к царю, царь
— за купеческим сыном:
— Что ты, Бездольный, по сторонам хвастаешь, а мне ни гу-гу! Завтра же отправляйся в дорогу: сходи в город Ничто, принеси неведомо что! Если не сослужишь этой службы, то жены лишен.
Приходит Бездольный домой и горько-горько плачет. Увидала жена и спрашивает:
— О чем плачешь, сердечный друг? Разве кто тебе обиду нанес, али государь чарой обнес, не на то место посадил, трудную службу наложил?
— Да такую службу, что трудно и выдумать, а не то что исполнить, вишь, приказал мне сходить в город Ничто, принести неведомо что!
— Нечего делать, с царем не поспоришь, надо идти!
Принесла она ширинку да клубочек, отдала мужу и наказала, как и куда идти. Клубочек покатился прямехонько в город Ничто, катится он и полями чистыми, и мхами-болотами, и реками-озерами, а следом за ним Бездольный шагает.
Близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли
— стоит избушка на курьей ножке, на собачьей голяшке.
— Избушка, избушка! Повернись к лесу задом, ко мне передом.
Избушка повернулась, он отворил дверь на пяту, зашел в избушку
— сидит на скамье седая старуха:
— Фу-фу! Доселева русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а нынче русский дух сам пришел. Ну, добрый молодец, вовремя явился, я ведь голодна, есть хочу, убью тебя да скушаю, а живого не спущу.
— Что ты, старая чертовка! Как станешь есть дорожного человека? Дорожный человек и костоват и черен, ты наперед баньку истопи, меня вымой-выпари, да тогда и ешь на здоровье.
Старуха истопила баню, Бездольный вымылся, выпарился, достал женину ширинку и стал лицо утирать.
— Откуда у тебя эта ширинка? Ведь это моя племянница вышивала!
— Я твою племянницу замуж взял.
— Ах, зять возлюбленный! Чем же тебя потчевать?
Наставила старуха всяких кушаньев, всяких вин и медов, зять не чванится, не ломается, сел за стол и давай уплетать. Вот старуха накормила его, напоила, спать повалила, сама возле села и стала выспрашивать:
— Куда идешь, добрый молодец
— по охоте аль по неволе?
— Уж что за охота! Царь велел сходить в город Ничто, принести неведомо что.
Поутру рано разбудила его старуха, кликнула собачку.
— Вот,
— говорит,
— тебе собачка, она доведет тебя в тот город.
Целый год странствовал Бездольный, пришел в город Ничто
— нет ни души живой, всюду пусто! Забрался он во дворец и спрятался за печку. Вечером приходит туда старик сам с ноготок, борода с локоток:
— Эй, Никто! Накорми меня.
Вмиг все готово, старик наелся-напился и ушел. Бездольный тотчас вылез из-за печки и крикнул:
— Эх, Никто! Накорми меня.
Никто накормил его.
— Эй, Никто! Напой меня.
Никто напоил его.
— Эй, Никто! Пойдем со мной.
Никто не отказывается.
Повернул Бездольный в обратный путь, шел-шел, вдруг навстречу ему человек идет, дубинкою подпирается.
— Стой!
— закричал он купеческому сыну.
— Напой-накорми дорожного человека.
Бездольный отдал приказ:
— Эй, Никто! Подавай обед.
В ту ж минуту в чистом поле стол явился, на столе всяких кушаньев, вин и медов
— сколько душе угодно. Встречный наелся-напился и говорит:
— Променяй своего Никто на мою дубинку.
— А на что твоя дубинка пригожается?
— Только скажи: эй, дубинка, догони того-то и убей до смерти!
— она тотчас настигнет и убьет хошь какого силача.
Бездольный поменялся, взял дубинку, отошел шагов с пятьдесят и вымолвил:
— Эй, дубинка, нагони этого мужика, убей его до смерти и отыми моего Никто.
Дубинка пошла колесом
— с конца на конец повертывается, с конца на конец перекидывается, нагнала мужика, ударила его по лбу, убила и назад вернулась.
Бездольный взял ее и отправился дальше, шел-шел, попадается ему навстречу другой мужик: в руках гусли несет.
— Стой!
— закричал встречный купеческому сыну.
— Напой-накорми дорожного человека.
Тот накормил его, напоил досыта.
— Спасибо, добрый молодец! Променяй своего Никто на мои гусли.
— А на что твои гусли пригожаются?
— Мои гусли не простые: за одну струну дернешь
— сине море станет, за другую дернешь
— корабли поплывут, а за третью дернешь
— будут корабли из пушек палить.
Бездольный крепко на свою дубинку надеется.
— Пожалуй,
— говорит,
— поменяемся!
Поменялся и пошел своей дорогою, отошел шагов с пятьдесят и скомандовал своей дубинке, дубинка завертелась колесом, догнала того мужика и убила до смерти.
Стал Бездольный подходить к своему государству и вздумал сыграть шутку: открыл гусли, дернул за одну струну
— сине море стало, дернул за другую
— корабли под стольный город подступили, дернул за третью
— со всех кораблей из пушек пальба началась. Царь испугался, велел собирать рать-силу великую, отбивать от города неприятеля. А тут и Бездольный явился:
— Ваше царское величество! Я знаю, чем от беды избавиться, прикажите у своего ближнего воеводы отрубить правую ногу да левую руку
— сейчас корабли пропадут.
По царскому слову отрубили у воеводы и руку и ногу, а тем временем Бездольный закрыл свои гусли
— и в ту ж минуту куда что девалося, нет ни моря, ни кораблей! Царь на радостях задал большой пир, только и слышно:
— Эй, Никто! Подай то, принеси другое!
С той поры воевода пуще прежнего невзлюбил купеческого сына и всячески стал под него подыскиваться, посоветовался с старой колдуньею, пришел на костыле во дворец и сказывает:
— Ваше величество! Бездольный опять похваляется, будто может он сходить за тридевять земель, в тридесятое царство, и добыть оттуда кота-баюна, что сидит на высоком столбе в двенадцать сажон и многое множество всякого люду насмерть побивает.
Царь позвал к себе Бездольного, поднес ему чару зелена вина.
— Ступай,
— говорит,
— за тридевять земель, в тридесятое царство, и достань мне кота-баюна. Если не сослужишь этой службы, то жены лишен!
Купеческий сын горько-горько заплакал и пошел домой, увидала его жена и спрашивает:
— О чем плачешь? Разве кто тебе обиду нанес, али государь чарой обнес, не на то место посадил, трудную службу наложил?
— Да, задал такую службу, что трудно и выдумать, не то что выполнить, приказал добыть ему кота-баюна.
— Добро! Молись спасу да ложись спать, утро вечера мудренее живет.
Бездольный лег спать, а жена его сошла в кузницу, сковала ему на голову три колпака железные, приготовила три просвиры железные, клещи чугунные да три прута: один железный, другой медный, третий оловянный. Поутру разбудила мужа:
— Вот тебе три колпака, три просвиры и три прута, ступай за тридевять земель, в тридесятое царство, за котом-баюном. Трех верст не дойдешь, как станет тебя сильный сон одолевать
— кот-баюн напустит. Ты смотри
— не спи, руку за руку закидывай, ногу за ногой волочи, а инде и катком катись, а если уснешь, кот-баюн убьет тебя!
Научила его, как и что делать, и отпустила в дорогу.
Долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли
— пришел Бездольный в тридесятое царство, за три версты стал его сон одолевать, он надевает три колпака железные, руку за руку закидывает, ногу за ногой волочит, а то и катком катится, кое-как выдержал и очутился у самого столба. Кот-баюн прыг ему на голову, один колпак разбил и другой разбил, взялся было за третий
— тут добрый молодец ухватил его клещами, сволок наземь и давай сечь прутьями, наперво сек железным прутом, изломал железный
— принялся угощать медным, изломал медный
— пустил в дело оловянный, этот гнется, не ломится, вкруг хребта увивается. Кот-баюн начал сказки сказывать: про попов, про дьяков, про поповых дочерей: а купеческий сын не слушает, знай его нажаривает. Невмоготу коту стало, видит, что заговорить нельзя, и возмолился:
— Покинь меня, добрый человек! Что надо, все тебе сделаю.
— А пойдешь со мною?
— Куда хошь
— пойду!
Бездольный выпустил кота-баюна, кот позвал его в гости, посадил за стол и наклал хлеба целые вороха. Бездольный съел ломтя три-четыре, да и будет! В горло не лезет. Заворчал на него кот, зауркал:
— Какой же ты богатырь, коли не сможешь супротив меня хлеба съесть?
Отвечает Бездольный:
— Я к вашему хлебу не привык, а есть у меня в сумке дорожные русские сухарики
— взять было их и закусить на голодное брюхо!
Вынул железную просвиру и словно глодать собирается.
— А ну,
— просит кот-баюн,
— дай-ка мне отведать, каковы русские сухари?
Купеческий сын дал ему железную просвиру
— он всю дочиста сглодал, дал ему другую
— и ту изгрыз, дал ему третью
— он грыз-грыз, зубы поломал, бросил просвиру на стол и говорит:
— Нет, не смогу! Больно крепки русские сухари.
После того собрался Бездольный и пошел домой, вместе с ним и кот отправился.
Шли-шли, шли-шли и добрались куда надо, приходят во дворец, царь увидал кота-баюна и приказывает:
— А ну, кот-баюн! Покажи мне большую страсть.
Кот свои когти точит, на царя их ладит, хочет у него белу грудь раздирать, из живого сердце вынимать. Царь испугался и стал молить Бездольного:
— Уйми, пожалуйста, кота-баюна! Все для тебя сделаю.
— Закопай воеводу живьем в землю, так сейчас уйму.
Царь согласился, тотчас подхватили воеводу за руку да за ногу, потащили на двор и живьем закопали в сыру землю. А Бездольный остался жить при царе, кот-баюн их обоих слушался, Никто им прислуживал, и жили они долго и весело. Вот сказка вся, больше сказывать нельзя.